Г.Харитонов. (из материалов школьного музея)

«Вам известно имя Миши Горбача? Впрочем, это я решаюсь назвать его по-товарищески – Миша (мы немало ходили бок о бок в атаки, делились махоркой, новостями, которые приходили к нам с Родины: Мише - из Няндомы, мне - из Архангельска), а для всех это Герой Советского Союза Михаил Горбач. Стал Миша достойно в почётной аллее Героев Советского Союза, что шелестит тополями  по светлому берегу Двины в Архангельске. Его именем названа школа в Няндоме, где он учился. А в моей памяти он остался ещё скромным рядовым великой армии освободителей Родины от фашистких орд. Приходят на память эпизоды с виду совсем негероические.

...Прорвана блокада Ленгинграда. Медленно, с жестокими боями продвигаемся на запад. Впереди – Нарва. Почти два года наш артпульбат не сменяли, не отводили на отдых. Возвращались в часть раненые после госпиталей, изредка появлялись новички, но батальон нем ощутимые потери: на 76 - мм орудие приходилось уже только три человека прислуги, пулемёт и ПТР - на двоих, даже 88-мм – на двоих.

Иван Валей, коверкая русские и немецкие слова, грустно шутил: «Пайка хлеба маленькая – на двоих, ПТР – большое – на одного?» Ещё одна беда надвигалась на нас: ветшало обмундирование.

Сапоги и ботинки требовали ремонта, гимнастёрки настолько истлели, что при попытке выстирать или отжать расползалась. Мы не роптали – на войне, что ни день – то нелёгкий бой. Нужны были расторопные портные и сапожники. Однажды комбат сказал взводным: «Может и тяжело будет, но если у кого хороший сапожник, надо срочно направить в тыл батальона, а то скоро босиком воевать придётся».

Младший лейтенант Бирнбраун пытался при этих словах прикрыть свои щегольские сапожки, но комбата не проведёшь: «Вот вы, лейтенант, и выделите нам вашего виртуоза!» «Да нет у меня такого, - пытался уклониться взводный, но мысленно уже прощался с подносщиком снарядом рядовым Горбачём знал, что комбат слов на ветер не бросит.

Миша Горбач нигде не учился сапожному делу  и не подозревал в себе такого таланта. Солдатские ботинки его вполне устраивали, хотя обмотки причиняли немало хлопот. Однажды, открывая запасную огневую для орудия, Миша и Шалва Одзелашвили наткнулись на сундук, закопанный ещё в сорок первом. От сырости многие вещи в нём испортились (сгодились только фитили для «Катюш», а лакированные голенища сапог оказались добротными. Поразмыслив, Миша приспособил их вместо обмоток, а потом, в минуты затишья и вовсе пришил голенища к ботинкам. Его «рационализация получила путёвку в окопы», блиндажи, землянки. Из чего только не ухитрялись «сочинять» голенища к ботинкам: брезент, плащ-палатки, кирза, бывшая в употреблении, всё конвеером шло к Мише, а выходили из-под ловких пальцев рядового приличные эрзац-сапоги.

Январское наступление положило конец деятельности Миши на «сапожном фронте», и к началу февраля очутились мы перед скованной льдом Нарвой, левый берег которой зло и нещадно огрызался снарядами, пулями, минами, бомбами. Тяжёлая артиллерия подзастряла в снегах и не сумела помочь огоньком при форсировании реки.

«Ура» да ожесточённые презрение к смерти сквозь калёную завесу фашистких пуль вынесли две батареи нашего полка по льду на левый берег. Грудью, ногтями вцепившись в землю, захватили они маленький плацдарм «пятачок», который предполагалось расширить. Остальные батареи полка укрепились на правом берегу, поддерживая огнём «пятачок».

Немцы, обрушив адский огонь на лёд, искрошили его: пути назад нет, от полка батареи отрезаны. После усиленной артподготовки фашисты бросили на «пятачок» танки. Они шли по дымящеёся земле на большой скорости, вели беглый огонь и дивились, наверное, что наши орудия молчат, хотя до «пятачка» оставалось не более полукилометра.

А наши просто выжидали снарядов было слишком мало и хотелось каждый пустить в дело. Лишь с трёхсот метров повели прицельный огонь. Три танка вспыхнули дымными факелом с первого залпа, остальное бодро повернули вспять. Успешно подавив атаку врага, батареи недосчитывалось многого, половина орудий выведена из строя, у «живых» оставалось по 2-3 человека, способных вести бой.

Передышка была короткой, правобережный плацдарм начали молотить «юнкерсы», ровными  хищными тройками поднявшиеся из-за Нарвы. Бомбёжка рождала ощущение, что на «пятачке», на склизкой и льдистой земле его нет живого места. И, глодая дым, многие думали, есть ли кто-нибудь из уцелевших рядом?

Снова не успела остыть земля, кинулись к непокорному пятачку танки. Лишь на левом фланге трижды огрызнулась снарядами наше орудие, один из танков, взревев, закружился на месте с раздробленной гусеницей. Но танки шли. В клубах дыма начали зловещей цепочкой проступать немецкие  автоматчики. Каждый человек готовился принять смертный бой...

«Катюши» успевшие подойти к правому берегу избавили бойцов от верной смерти, повернув обратно и танки, и автоматчиков.

Хорошилов, подносчик снарядов, приподнялся, стряхивая с шинели комья снежной земли: «Вот это да! И откуда такая подмога?» «Катюши!» - улыбнулся Нечипуренко, превозмогая боль: осколок раздробил ему левую руку пониже локтя, правой солдат закручивал жгут из телефонного кабеля.

...Вместе с сумерками опустились на левый берег тревожная тишина. На вызов по рации левый берег не отвечал. Густеющая тьма, дым мешали увидеть, что там, на двух обескровленных батареях.

Новая атака немецких танков хлынула через час после залпа «Катюш». Танки подошли на 50 метров к нашим позициям, на левом фланге ответило орудие: три выстрела из пушки и захлебнувшаяся автоматная очередь по немецкой пехоте. Всё. «Пятачок» исчерпал  силы.

Ночью с правого берега на левый вышли разведчики. Небо то и дело с шипением обрушивало на разведчиков давящий свет ракет, за которыми следовали автоматные очереди. Добравшись до «пятачка» разведчики подобрали раненых и установили, кто же дольше всех сопротивлялся фашистам на левом фланге.

Снежная пороша присыпала безжизненное тело Миши Горбача, лежащее на станине оружия. Заиндевшие пальцы Миши сжимали автомат. В ствол был вложен очередной снаряд, но выстрелить не удалось: осколок поразил бойца насмерть.